carrizza
Как теперь стало ясно, в истoрии кинематографа серафитов стало два. Режиссёр Жу Руйбин должен был решить нелёгкую задачу:
Два небожителя : один - герой-любовник в классическом смысле. Создать образ было не так и сложно и Дэн Лунь справился на ура.
А вот что делать со вторым??? И режиссёр обратился к бессмертному опыту Сергея Эйзенштейна!
И как он это сделал, мы до сих пор забыть не можем.
много скучного лора
В романе Бальзака инкорпорировано в форме речи пастора - скептика и профана, - несколько примечательных фрагментов из Сведенборга, в которых дается развернутая мифология идеального существа. Она носит амбивалентный характер: это идеальное тело одновременно «божественно» и «демонично». Эстетика идеального андрогинного тела Серафиты как выражения понятия целостности и связи бинарных оппозиций раскрыта в работе М. Элиаде «Мефистофель и андрогин»: «Мы имеем дело с тайнами coincidentia oppositorum и тайнами целостности. В симпатии, связующей Бога и Мефистофеля, эта тайна едва ощутима, но её легко узнать в мифе об Андрогине, который был заимствован Бальзаком у Сведенборга» (М. Элиаде. Мефистофель и Андрогин. Пер. Е. В. Баевской. СПб., «Алетейя», 1998. С. 127.)
Карта Норвегии трансформируется в образ природного пространства моря, гор, фьордов, ущелий. Как замечает рассказчик, такой пейзаж, с его грандиозностью и «дивной красотой» становится созвучным неким «необычным человеческим судьбам» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 44). В романе пространства Норвегии наделены воображаемыми именами, являющимися продуктом медитации над картами со скандинавскими и германскими названиями: действие происходит в долине Ярвис, у фьорда Стромфьорд, там, где течет река Зиг.
Простая схема зубчатой линии развивается в представлении о двух безднах: небесной и земной. В первой главе романа Серафитус и девушка Минна, испытывающая влечение к андрогинному персонажу, совершают восхождение на местную неприступную вершину – гору Фальберг. Героиня испытывает страх перед пропастями, разверзающимися вокруг путешественников. Бальзак описывает страх как влечение, а образ бездны трансформируется в образ притягивающего ужасного существа: «Не в силах сопротивляться, Мина чувствовала, как непонятная сила притягивает ее к подножию площадки, где ей уже виделось некое чудовище, тянувшее к ней свое жало» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 58). Серафитус в представлении Минны не подается такому влечению. В ответ на её недоуменные вопросы, о том, как же он способен оставаться неподвластным зову бездны, он замечает, что бездна вокруг них не одна:
«Но ведь и ты, - ответил Серафитус, - без страха разглядываешь куда более необъятные пространства.
И, подняв палец, это странное существо указало Минне на голубой ореол, нарисованный облаками: над ними оставалось чистое пространство, в котором в силу еще не объясненных атмосферных законов звезды видны даже днем» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 59).
Ландшафт произведения Бальзака символизирует подавленное влечение. Две бездны, напоминающие о восторге и ужасе падения/вознесения, очевидно, имеют сексуальную коннотацию. Семантика взлета и падения сопряжена с базовыми сексуальными переживаниями.
Метафора полета для описания удовольствия неоднократно встречается в романе. Например, характерен следующий пассаж: «Лети безостановочно по блестящим и сверкающим сферам, восхищайся, несись дальше. (…) Беги, лети, играй крыльями, которые обретешь, когда преисполнишься любовью настолько, что уже ничего больше чувствовать не будешь, станешь воплощением согласия и любви» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 88). Здесь очевидно, что сексуальное удовольствие в сублимированном виде представлено как переживание интеллектуального удовольствия.
Как замечает З. Фрейд, «сновидения о летании, падении, головокружении и т. д., воспроизводящие такие впечатления детства, превращают приятное чувство, связанное с ними, в ощущение страха» (Там же). Это связано с тем, что сексуальное переживание табуировано. Репрессированная сексуальность становится в тесную зависимость с чувством вины и тайностью совершаемых операций, направленных на раздражение выделяемой самим субъектом в отдельную, «тайную» часть своего тела, половой сферы.
Благодаря переживанию подавления возникает связь между чувством сексуального удовольствия и переживания наказания. С этим связана эсхатологическая эстетика: ожидание наказания рисует все новые образы уничтожения. Так, в романе упоминаются «ангелы-истребители», готовые уничтожить целые планеты, не повинующиеся Богу.
Образ андрогина имеет характер «таинственности»: он фантастичен, внушает ужас, восхищение, недоумение. Этот образ отсылает к запретной в обществе сексуальности. Социальный запрет, монополизация властью прав на удовольствие трансформируется в бесконечное количество переживаний о чудесном, фантастическом, религиозном, «божественном» и «демоническим», и прочее.
Сама Серафита в романе говорит о том, что обладает неким особым даром прозревать сущность вещей: «Я обладаю даром зеркальности (spécialité
. Зеркальность – это нечто вроде внутреннего взгляда, который проникает повсюду» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 160).
Серафита описывается в романе как «бездна»: влекущая и страшащая одновременно, таящая в себе некую замкнутую сферу. Мужской персонаж романа, влюбленный в Серафиту, Вильфрид, «чувствовал, что его тело проваливалось в бездну. Одним взглядом это странное создание [Серафита] мысленно втягивало его в сферу, в которую медитация вводит ученого, куда молитва переносит верующую душу, куда мечта приводит художника, куда сон заносит некоторых людей» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 92).
Образ Серафиты в романе пронизан эстетикой света. Он описывается как световой объект: «Она увидела Серафита стоящим, слегка окутанным опаловым туманом, исходившим из его почти фосфорического тела» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 156). В религиозной семантике свет является символом власти воображаемого доминирующего существа надо всем мирозданием и чувства удовольствия от подчинения небесному доминанту: «лишь свет объясняет блаженства неба» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 140). Свет в метафизике также является символом всеобщей коммуникации, пронизывающей все вещи в мире.
Образ Серафиты указывает на генетическую связь между подавленным влечением и стремлением к самоизоляции. Подавленное влечение приводит к коммуникации с воображаемыми субъектами и отказу от естественного общения. Серафита в романе – это «холодное» существо, отказывающее в сексуальном общении. Отстраненность Серафиты – это бесстрастность самозамкнутого существа, переживающего постоянное мазохистское самоотрицание. Как говорит один из героев романа, «лишь существа, предназначенные небу, умеют страдать так, что страдание не уменьшает их любовь, это знак настоящей веры» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С.168).
Общение с Серафитой описывается как медитативный наркотический опыт: «Для Вильфрида час, проведенный с Серафитой, часто походил на так любимую териакисами (thériakis) полудрему, когда каждое нервное окончание становится источником наслаждения» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 93).
Андрогинный образ Серафиты в романе Бальзака показывает связь между социальной репрессией и индивидуальным репрессивным механизмом. В образе Серафиты прослеживаются следующие мотивы: отказ от влечения, коммуникация с воображаемым предметом поклонения; символика изолированности; эйфория и страх как продукты подавленного эротизма; эстетика страдания.
Два небожителя : один - герой-любовник в классическом смысле. Создать образ было не так и сложно и Дэн Лунь справился на ура.
А вот что делать со вторым??? И режиссёр обратился к бессмертному опыту Сергея Эйзенштейна!
И как он это сделал, мы до сих пор забыть не можем.
много скучного лора
СЕРАФИТА
***
В романе Бальзака инкорпорировано в форме речи пастора - скептика и профана, - несколько примечательных фрагментов из Сведенборга, в которых дается развернутая мифология идеального существа. Она носит амбивалентный характер: это идеальное тело одновременно «божественно» и «демонично». Эстетика идеального андрогинного тела Серафиты как выражения понятия целостности и связи бинарных оппозиций раскрыта в работе М. Элиаде «Мефистофель и андрогин»: «Мы имеем дело с тайнами coincidentia oppositorum и тайнами целостности. В симпатии, связующей Бога и Мефистофеля, эта тайна едва ощутима, но её легко узнать в мифе об Андрогине, который был заимствован Бальзаком у Сведенборга» (М. Элиаде. Мефистофель и Андрогин. Пер. Е. В. Баевской. СПб., «Алетейя», 1998. С. 127.)
***
Карта Норвегии трансформируется в образ природного пространства моря, гор, фьордов, ущелий. Как замечает рассказчик, такой пейзаж, с его грандиозностью и «дивной красотой» становится созвучным неким «необычным человеческим судьбам» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 44). В романе пространства Норвегии наделены воображаемыми именами, являющимися продуктом медитации над картами со скандинавскими и германскими названиями: действие происходит в долине Ярвис, у фьорда Стромфьорд, там, где течет река Зиг.
Простая схема зубчатой линии развивается в представлении о двух безднах: небесной и земной. В первой главе романа Серафитус и девушка Минна, испытывающая влечение к андрогинному персонажу, совершают восхождение на местную неприступную вершину – гору Фальберг. Героиня испытывает страх перед пропастями, разверзающимися вокруг путешественников. Бальзак описывает страх как влечение, а образ бездны трансформируется в образ притягивающего ужасного существа: «Не в силах сопротивляться, Мина чувствовала, как непонятная сила притягивает ее к подножию площадки, где ей уже виделось некое чудовище, тянувшее к ней свое жало» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 58). Серафитус в представлении Минны не подается такому влечению. В ответ на её недоуменные вопросы, о том, как же он способен оставаться неподвластным зову бездны, он замечает, что бездна вокруг них не одна:
«Но ведь и ты, - ответил Серафитус, - без страха разглядываешь куда более необъятные пространства.
И, подняв палец, это странное существо указало Минне на голубой ореол, нарисованный облаками: над ними оставалось чистое пространство, в котором в силу еще не объясненных атмосферных законов звезды видны даже днем» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 59).
***
Ландшафт произведения Бальзака символизирует подавленное влечение. Две бездны, напоминающие о восторге и ужасе падения/вознесения, очевидно, имеют сексуальную коннотацию. Семантика взлета и падения сопряжена с базовыми сексуальными переживаниями.
***
Метафора полета для описания удовольствия неоднократно встречается в романе. Например, характерен следующий пассаж: «Лети безостановочно по блестящим и сверкающим сферам, восхищайся, несись дальше. (…) Беги, лети, играй крыльями, которые обретешь, когда преисполнишься любовью настолько, что уже ничего больше чувствовать не будешь, станешь воплощением согласия и любви» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 88). Здесь очевидно, что сексуальное удовольствие в сублимированном виде представлено как переживание интеллектуального удовольствия.
Как замечает З. Фрейд, «сновидения о летании, падении, головокружении и т. д., воспроизводящие такие впечатления детства, превращают приятное чувство, связанное с ними, в ощущение страха» (Там же). Это связано с тем, что сексуальное переживание табуировано. Репрессированная сексуальность становится в тесную зависимость с чувством вины и тайностью совершаемых операций, направленных на раздражение выделяемой самим субъектом в отдельную, «тайную» часть своего тела, половой сферы.
Благодаря переживанию подавления возникает связь между чувством сексуального удовольствия и переживания наказания. С этим связана эсхатологическая эстетика: ожидание наказания рисует все новые образы уничтожения. Так, в романе упоминаются «ангелы-истребители», готовые уничтожить целые планеты, не повинующиеся Богу.
Образ андрогина имеет характер «таинственности»: он фантастичен, внушает ужас, восхищение, недоумение. Этот образ отсылает к запретной в обществе сексуальности. Социальный запрет, монополизация властью прав на удовольствие трансформируется в бесконечное количество переживаний о чудесном, фантастическом, религиозном, «божественном» и «демоническим», и прочее.
***
Сама Серафита в романе говорит о том, что обладает неким особым даром прозревать сущность вещей: «Я обладаю даром зеркальности (spécialité
. Зеркальность – это нечто вроде внутреннего взгляда, который проникает повсюду» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 160).Серафита описывается в романе как «бездна»: влекущая и страшащая одновременно, таящая в себе некую замкнутую сферу. Мужской персонаж романа, влюбленный в Серафиту, Вильфрид, «чувствовал, что его тело проваливалось в бездну. Одним взглядом это странное создание [Серафита] мысленно втягивало его в сферу, в которую медитация вводит ученого, куда молитва переносит верующую душу, куда мечта приводит художника, куда сон заносит некоторых людей» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 92).
Образ Серафиты в романе пронизан эстетикой света. Он описывается как световой объект: «Она увидела Серафита стоящим, слегка окутанным опаловым туманом, исходившим из его почти фосфорического тела» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 156). В религиозной семантике свет является символом власти воображаемого доминирующего существа надо всем мирозданием и чувства удовольствия от подчинения небесному доминанту: «лишь свет объясняет блаженства неба» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 140). Свет в метафизике также является символом всеобщей коммуникации, пронизывающей все вещи в мире.
***
Образ Серафиты указывает на генетическую связь между подавленным влечением и стремлением к самоизоляции. Подавленное влечение приводит к коммуникации с воображаемыми субъектами и отказу от естественного общения. Серафита в романе – это «холодное» существо, отказывающее в сексуальном общении. Отстраненность Серафиты – это бесстрастность самозамкнутого существа, переживающего постоянное мазохистское самоотрицание. Как говорит один из героев романа, «лишь существа, предназначенные небу, умеют страдать так, что страдание не уменьшает их любовь, это знак настоящей веры» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С.168).
Общение с Серафитой описывается как медитативный наркотический опыт: «Для Вильфрида час, проведенный с Серафитой, часто походил на так любимую териакисами (thériakis) полудрему, когда каждое нервное окончание становится источником наслаждения» (О. Бальзак. Серафита. Пер. Л. О. Гуревича. М., «Энигма», 1996. С. 93).
Андрогинный образ Серафиты в романе Бальзака показывает связь между социальной репрессией и индивидуальным репрессивным механизмом. В образе Серафиты прослеживаются следующие мотивы: отказ от влечения, коммуникация с воображаемым предметом поклонения; символика изолированности; эйфория и страх как продукты подавленного эротизма; эстетика страдания.
@темы: Удушающая сладость, заиндевелый пепел, Ashes of Love, Heavy Sweetness Ash like Frost, Дэн Лунь Ло Юнь Си Ян Цзы, Ло Юнь Си
-
-
19.05.2019 в 12:07